— Если наступить на зимнюю травинку, она может переломиться, — нашлась Мадлен. — А вот с летней травой ничего не будет, сколько бы ее ни топтать, — добавила она.

— О чем это вы? — удивился Эдмонд.

— Да так, об одной грустной мелодии, — промолвил Дункан.

— А я бы попросил тебя спеть о Полифеме, — попросил Эдмонд.

— Кто или что такое этот Полифем? — поинтересовался Джеральд.

— Одноглазый великан, — ответил Эдмонд, с усмешкой взглянув на Мадлен.

— Он был предводителем циклопов, — добавила женщина. — А тебе известно что-нибудь об Одиссее? — спросила она у Эдмонда.

— Да так, слышал кое-что, — ответил тот, не желая объяснять, что все, что он знал об античном герое, поведала ему сама Мадлен, когда бредила в лихорадке.

— Джеральд! Между прочим, Мадлен знает множество замечательных историй, — заявила Адела, нечаянно коснувшись его руки.

— Никогда не слыхивал об этом Одиссее, — признался Джеральд, смущенный, по-видимому, своей неосведомленностью.

— Ну и что ж такого, — успокоила его Мадлен. — А кстати, вы знаете о Герберте Ориллаке?

— Монахе? — уточнил Джеральд.

Мадлен кивнула и, обращаясь к Аделе, которая, судя по ее недоуменному виду, не понимала, о ком идет речь, стала объяснять:

— Герберт жил очень давно, Адела, почти сто лет назад. Оставив свой монастырь, он отправился учиться в Испанию. Затем он возвратился во Францию, где стал учителем в церковной школе в Реймсе, и тогда же Герберт занялся переводами древних манускриптов. Другой человек — Гомер — в глубокой древности создал поэму об Одиссее, а Герберт перевел ее с греческого на латынь.

— Как ты думаешь, Герберт с Гомером были друзьями? — поинтересовалась Адела.

— Нет, — ответила Мадлен. — Гомер жил много веков назад в стране, которая называется Грецией. Он умер за сотни лет до рождения Герберта, но созданное им хранилось в монастырях, хотя было и не по нраву церкви.

Казалось, все заинтересовались ее рассказом, но, взглянув на мужа и заметив поданный им знак, Мадлен заиграла на псалтерионе.

Поначалу она несколько раз сфальшивила, но потом мысли ее перенеслись к античной легенде, и Мадлен забыла обо всем на свете. Она опустила глаза на инструмент и решила не обращать внимания на присутствующих, словно, как прежде, играла и пела для своего дядюшки. Руки ее перестали дрожать, сильный и чистый голос разносился под сводами высокого зала.

Ее слушатели замерли как завороженные; даже не склонный к чувствительности барон Векстон наклонился вперед, внимая пению своей жены, и улыбался.

Мадлен, как просил Эдмонд, начала с того места, когда Одиссей и его воины были взяты в плен Полифемом. Тот собирался сожрать их всех. Одноглазый великан спрятал их в пещере, закрыв вход туда огромным валуном. Но Полифему все же приходилось отодвигать камень по утрам, чтобы выпустить стадо овец пастись на зеленую травку. Одиссею удалось ослепить великана, и он велел своим воинам выползать из пещеры, прячась под животами овец. А Полифем, не догадываясь об этом, шарил руками перед собой, чтобы не выпустить пленников. Так мудрость Одиссея спасла его самого и его сподвижников.

Когда Мадлен окончила петь, все стали уговаривать ее продолжить и, перебивая друг друга, говорили о наиболее понравившихся им местах.

— А здорово этот Одиссей придумал назваться! — восхищенно воскликнул Джилард. — Подумать только — Никто!

— Да уж, — поддержал его Джеральд. — Другие циклопы, услышав рев Полифема, ослепленного Одиссеем, хотели узнать у своего предводителя, кто причинил ему боль, а Полифем отвечал: «Никто!»

— Ну да, когда циклопы услышали ответ Полифема, они ушли. Вот молодец Одиссей! — вместе со всеми расхохотался Эдмонд.

Довольная произведенным впечатлением, Мадлен улыбнулась и повернулась к мужу. Дункан смотрел на огонь, на лице его играла загадочная улыбка.

У барона был такой красивый профиль. Глядя на него, Мадлен ощутила какое-то незнакомое еще ей, удивительно теплое чувство. И тут она поняла, кого напоминает ей супруг. Одиссея! Да, Дункан был похож именно на того могущественного воина, о котором она грезила девочкой. Одиссей стал ее воображаемым советчиком, другом, защитником, ему она поверяла шепотом все свои тайны и обиды. Маленькая Мадлен воображала, что в один прекрасный день Одиссей придет за ней и избавит ее от всех напастей и бед. Он, думала девочка, будет сражаться за нее и спасет от Луддона. А потом они полюбят друг друга.

Повзрослев, Мадлен позабыла о глупых детских мечтаниях и до этого мгновения даже не вспоминала о них.

И вдруг она поняла — ее мечты стали правдой. Дункан был ее Одиссеем. Он стал ее любовником, защитником, мужем, он спас ее от брата.

Господи, да она полюбила этого человека!

Глава 17

— Мадлен, да скажи, что с тобой? Ты заболела? — вскричала Адела, вскакивая со своего места и подбегая к подруге. Ей показалось, что Мадлен вот-вот упадет в обморок. Лицо ее побледнело как полотно, и, не успей Адела подхватить псалтерион, прекрасный инструмент упал бы на пол.

Мадлен лишь покачала головой. Она хотела встать, но почувствовала, что ноги не держат ее — так была поражена она своим открытием. Оказывается, она полюбила Дункана!

— Со мной все хорошо, Адела, просто я немного устала. Не беспокойся, пожалуйста.

— А ты сможешь спеть еще? — спросила девушка, но поняла неуместность своей просьбы. Впрочем, она успокоила себя тем, что была в смятении, а пение подруги помогло ей. Она постарается отблагодарить Мадлен завтра — утром принесет ей в спальню поднос с завтраком.

Мадлен поняла, что беспокоит Аделу. Она сочувствовала золовке, но не могла придумать, как бы той избежать прогулки с Джеральдом.

Когда их гость подошел и встал возле Аделы, Мадлен промолвила:

— Вы подарили Аделе отличный инструмент. Сразу видно, вы тщательно его выбирали.

— Хочу заметить, что Дункан тоже выбирал тщательно, — улыбнулся барон Джеральд.

Мадлен не сразу поняла, что он имел в виду, к тому же ее отвлекли возгласы Эдмонда и Джиларда, шумно выражавших одобрение ее пению. Не привыкшая к тому, чтобы ее хвалили, Мадлен зарделась от смущения. Она подумала, что Векстоны были не совсем обычной семьей. До Векстонов ее никто ни разу не называл красавицей, а ведь каждый из них много раз повторял, что она очень-очень хороша собой, и Мадлен уже была готова поверить в то, что она и в самом деле красива.

— Вы говорите мне столько хорошего, что я того и гляди задеру нос, — застенчиво проговорила она, заметив, что Дункан ничего не сказал о ее пении.

Мадлен видела, как Джеральд предложил Аделе руку и повел ее к выходу из зала. Сестра барона то и дело оборачивалась назад, бросая на подругу умоляющие взгляды.

— Не гуляй слишком долго, Адела, — напутствовала ее Мадлен. — А то простудишься.

Большего для нее она не могла сделать. Адела не успела и рта раскрыть, чтобы ответить что-то, как Джеральд увлек ее за собой.

Джилард и Эдмонд тоже вышли. Дункан и Мадлен остались одни. Мадлен очень хотелось подняться к себе в башню и обдумать многое. Но вдруг она почувствовала, что Дункан смотрит на нее.

— Может, ты наконец сейчас скажешь мне, что хотел сказать о мужчинах и лошадях? — спросила Мадлен. — До того, как отправишься на свое озеро?

— Что-что? — недоуменно переспросил барон.

— Ты разве забыл, что намеревался поговорить со мной о мужчинах и об их конях, — напомнила Мадлен.

— Ах, это, — улыбнулся Дункан. — Подойди поближе, жена, я все объясню тебе.

Мадлен помрачнела — ей казалось, что она и так стоит достаточно близко.

— Ты очень странно ведешь себя, Дункан, — заметила она. — Уж не болен ли ты? — Мадлен пощупала его лоб. — Но жара у тебя вроде бы нет.